Небо в тот день было серым.
Еще выходя из общежития, Изуку окинул обеспокоенным взглядом эту бесконечную мутную гладь. Она что-то шептала, просила его остаться или звала с собой – он не мог точно понять, но тогда, всего на мгновение, его затопило странное чувство.
Чувство режущей душу тоски.
- Хватит тупить, Деку. Идем уже, - поторопил его Катсуки, не оборачиваясь. Мидория пару раз мотнул головой, избавляясь от наваждения, и поспешил за одноклассником, тут же заговаривая о предстоящих боях и стараясь отвлечь себя от дурных мыслей. Бакуго изредка что-то отвечал ему или просто кивал, если был согласен – и в этом был весь Бакуго Катсуки. Он был немногословен, когда ни на кого не кричал в порыве ярости.
Мидория облегченно выдохнул. Странное чувство притупилось, отступило, и Деку списал возникшие ощущения на волнение перед важным мероприятием.
Погода никогда не была помехой для спортивного фестиваля Юэй, поэтому состязания проводились, несмотря на угрозу дождя. Это знаменательное событие, куда каждый год собирается колоссальное число людей, просто не могло пасть жертвой столь незначительных обстоятельств. Потому что этот год – последний для 3-А класса, где учатся безумно полюбившиеся публике молодые и перспективные герои.
Несомненно, этого дня ждали они все, ведь от того, как покажешь себя на арене, зависит твое ближайшее геройское будущее. Хоть некоторых из них уже мечтали забрать себе внушительные геройские агентства, но показать себя с лучшей стороны хотелось абсолютно всем. Ребята пребывали в волнительном предвкушении, гадая, какие испытания изобретательные преподаватели придумают для них на этот раз.
Гордо выйдя на поле всем классом, 3-А дарил улыбки трибунам и махал руками, встречая зрителей, и даже самые угрюмые из ребят приподняли уголки рта в искренней улыбке. Рядом с ними в шеренгу выстроились и другие классы, под громкий заводной голос Сущего Мика и задорную музыку их приветствовали все – они выпускники, гордость академии, будущие защитники закона и порядка.
Торжественно объявляли по именам и фамилиям каждого, и представлять третий курс неизменно вызвали лучшего студента потока – Бакуго Катсуки.
Киришима дружески пихнул его локтем под ребра, на что Бакуго лишь хмыкнул и коротко улыбнулся. Мидория проводил его добрым, хоть и слегка завистливым взглядом – мечта превзойти Каччана так и оставалась мечтой даже спустя три долгих года.
Катсуки поднялся к микрофону, и весь стадион взорвался восхищением. Вот он, герой, которому прочат будущее нового Символа Мира. Поначалу отталкивающий своей резкостью и агрессией, но неизбежно вызывающий уважение каждой своей уверенной победой, Бакуго был ярким, неоднозначным, сильным и привлекательным. Он не любил бросаться пафосными речами про справедливость и моральные устои, но его поступки говорили больше, чем многие могут даже понять.
А Изуку понимал. И поэтому с робкой улыбкой смотрел на то, как Бакуго Катсуки уже третий раз за их обучение заявляет зрителям фестиваля, что станет лучшим.
Всех распределили на команды для первого этапа, и Деку вновь оказался Каччану соперником, но это его даже радовало – отказываться от своей мечты и обещания Всемогущему он не собирался, поэтому лишь задорно подмигнул Катсуки, вызвав у того хищный оскал.
Все шло хорошо – так, что лучше просто не бывает.
Только небо тихо выло и втыкало ледяные иголки в сердце Деку своей серостью – ощущение чего-то ужасного и неизбежного смешалось с адреналином от ожидания серьезной схватки и шумом толпы, будто барабанной дробью отбивая в голове Изуку напряженный неровный ритм.
А потом все прервалось – резко, болезненно и опустошающе.
В тот день пострадала отнюдь не тщательно охраняемая территория академии, на которую в последние годы так любили покушаться злодеи всех мастей. Нет, взрыв и жестокая резня произошли в центре города, где находилось не так много героев, способных дать достойный отбор и защитить жителей.
То, что случилось после, Деку помнил смутно. Фестиваль прервали, людей срочно эвакуировали в школьные убежища, многих героев перебросили к месту бойни, но Деку оказался в числе тех, кого оставили охранять академию. Ему оставалось только смотреть в спину уходящему Каччану и другим ребятам, мысленно умоляя все мироздание сделать так, чтобы никто не пострадал, чтобы все было хорошо.
Но ничего хорошего не было. В инциденте погибло больше пятидесяти человек, и, защищая горожан, свои жизни отдали восемь профессиональных героев.
Небо в тот день было серым. Оно шептало о безмолвии.
В тот день Бакуго потерял своих родителей.
Мидория узнал об этом позже, когда его и небольшую группу третьекурсников все-таки отправили к месту происшествия. Изуку тошнило от запаха жженого мяса и вывернутых внутренностей, его глаза слезились от дыма и жалости к раненым. Но ему нужно было спасать пострадавших, нужно было помогать вытаскивать из-под завалов трупы. Нужно было найти Каччана, потому что его, вопреки здравому смыслу, нигде не было видно.
Небо надрывно хрипело, разгоняя пульс Деку и лихорадя мысли, и давящая серая масса гнала его вперед. Она шептала: беги. И он бежал, выискивая среди разрухи и смерти яркий всполох светлых волос.
И он нашел его. Но от вида Бакуго – всегда такого сильного и бравого, бросающегося в любой бой и выходящего из него победителем, а теперь одиноко сидящего на коленях с пустым взглядом и не реагирующего ни на что вокруг – Мидория тихо взвыл и схватился за голову руками, рухнув на землю. Деку не стал вглядываться, на что стеклянными глазами смотрел его друг детства. Ему хватило зацепиться взглядом за знакомую бежевую сумочку и разноцветный яркий палантин, который его мать покупала в подарок своей лучшей подруге.
Но яркость этих цветов поблекла. Теперь везде был только красный.
Мидория не знал, сколько пробыл среди завалов рядом с убитым горем Каччаном. Может, прошла всего пара минут, может – гораздо больше. Осознание того, что Мицуки и Масару, этих бесконечно милых и добрых людей, не стало, отравило Деку душу на всю оставшуюся жизнь.
А от мысли, что Бакуго не бьется в истерике, не кричит, а просто сидит, безвольно опустив сильные руки…
Деку кажется, что еще немного – и его разум не выдержит этой пытки. Просто сломается.
Но Катсуки встает. Медленно, но упрямо. Это заставляет Изуку поднять на него заплаканные глаза, упереться взглядом в прямую спину, которая, казалось, не прогнется ни под каким напором, что бы ни произошло.
Не притронувшись к изуродованным телам, Бакуго поворачивается, и Деку испуганно втягивает воздух, подавляя стон. Перед ним совсем не он – не его Каччан, не тот вечно чем-то недовольный, орущий, но бесконечно милый парень, ставший для 3-А практически путеводной звездой, не раз спасая почти каждого от верной гибели.
Глядя в серые глаза Бакуго, лишившиеся красного отблеска былого огня, Мидория неожиданно все для себя понял. И принял самое тяжелое решение в своей жизни.
Небо заметно потемнело. И Деку слышал теперь отчетливо, как никогда: оно шептало об отчаянии.
На следующий день объявили траур, который должен был продлиться три дня. Сообщили, что на второй после трагедии день состоятся похороны всех погибших. По всем каналам говорили лишь о том, какой ущерб нанесли террористы, большей части которых удалось скрыться до прибытия основных сил героев. Велись дискуссии о том, причастен к этому инциденту успевший стать известным Альянс злодеев или нет, но Мидории было все равно. Он не видел Бакуго на следующий день после катастрофы, и тревожное чувство сгрызало его изнутри. Нельзя было терять ни секунды. Деку торопился, собирая информацию, где только мог, всеми доступными ему способами. Когда Бакуго не пришел на похороны собственных родителей, один Деку не был ошарашен или удивлен.
Катсуки не позволит себе прийти на могилу родителей, пока не разберется с их убийцами, и Деку знал это.
После двух дней непрерывных поисков Мидория все же вышел на след преступников, решивших пошатнуть незыблемость охраняемого героями мира. Ему нужно было найти их быстрее, чем до них доберется Бакуго, и то, что его не могли найти уже два дня, было очень плохим знаком.
Передвигался Изуку под покровом ночи, тенью мелькая по безлюдным закоулкам и крышам домов. В памяти мелькали образы и воспоминания, бережно хранимые Деку и безумно им любимые. За эти три года они с Катсуки прошли через многое, но все же преодолели и страх, и зависть, и ненависть, и отчуждение – они стали почти что друзьями. Бакуго никогда не дурачился в компании, не любил шумные посиделки или глупые разговоры. Он мог часами обсуждать с Изуку стратегии боя и программы тренировок, мог такими же часами резаться в приставку с Киришимой или драться с Тодороки, которого все еще недолюбливал. Он стал спокойнее по отношению к своим родным с тех пор, как переехал в общежитие, хоть и приезжал в родной дом не часто. Он любил поиграть с отцом в шахматы и поесть маминой стряпни, неизменно ворча на что-нибудь и получая от нее порцию ласковой брани. Мидория знал об этом, потому что сам пару раз приезжал с Катсуки к нему домой, а потом тащил его к себе, благо, что нужно было всего перейти дорогу. А с недавнего времени у Бакуго появилась еще одна причина чаще бывать дома: родители сообщили, что ждут второго ребенка – на сей раз девочку. После долгих споров о том, какое ей дать имя, Мицуки и Масару обратились к сыну, на что тот растерянно буркнул «Мисаки», с чем все семейство согласилось.
Деку шмыгнул носом и утер непрошенные слезы. Он вышел за границы города и двигался в сторону трущоб, в которых, согласно добытой им информации, временно осели преступники. У них не было телепортатора, поэтому они не смогли уйти далеко, изрядно потрепанные в короткой стычке с профессиональными героями. По расчетам Мидории, их должно было остаться девять, и он, моделируя в голове десятки вариантов развития событий, мог только надеяться на то, что ему хватит сил уложить их всех.
Лишь бы – опередить Каччана.
Лучший в Юэй, основной претендент на звание героя номер один, на звание нового Символа Мира, человек, который спас столько жизней и задержал стольких преступников. Мидория следовал за ним, тянулся за ним, и теперь Бакуго не отвергал его, а соперничество воспринимал как еще одну причину для роста и возможность развлечься в процессе жаркой битвы. Наконец Изуку достиг того, о чем мечтал: Каччан признавал его, уважал его и как союзника, и как противника. Это окрыляло, вдохновляло, дарило силы двигаться вперед.
И Деку собирался уничтожить все то, к чему он шел годами, всего лишь одним своим поступком. Одной ночью, которую он эгоистично заберет у Катсуки во имя его же блага.
Когда банда оказывается в том самом месте, Мидория не сдерживает победной усмешки. Он не удерживает и облегченного вздоха, когда видит, что все девять целы и невредимы – значит, Каччан еще не нашел это место, значит, Деку успел.
Разум Изуку работает, как отлаженный безошибочный механизм, позволяя совершенно точно проводить атаки, используя максимум своих возможностей, не гнушаясь пользоваться всем, что только можно найти в темноте заброшенного промышленного склада. Мидория вырубает террористов одного за другим, и реальность для него видится блеклым, наполненным мерзкими звуками, туманом.
Он предает Бакуго. Он забирает у него возможность осуществить возмездие, собственноручно приговорить к смерти тварей, вмиг уничтоживших все, что ему было дорого.
Окинув воспаленным взглядом бессознательные тела, Изуку достал веревку и начал нетерпеливо связывать их, все еще не до конца веря, что сумел все это проделать в одиночку. Хотя, думалось ему, ради Каччана он готов сделать и не такое.
Ради него – пусть. Катсуки будет ненавидеть его, накричит, побьет до полусмерти, но Изуку все вынесет, но не допустит, чтобы Бакуго осудили за убийство и использование квирка в личных целях. Тогда для него все кончится – он не сможет стать героем, не будет ни цели, ни смысла, и Катсуки погибнет если не от тоски, то от собственноручно перерезанной глотки.
Деку вызвал наряд полиции и назвал свое местоположение. Небо, затянутое тучами, темное и ночное, все еще шептало. Но Мидория устал так, что уже не разбирал – это темная небесная жижа издевается над ним или его собственная совесть кричит о том, что он совершил фатальную ошибку?..
Дальнейшее прошло, как в больном бреду. Деку коротко и точно отвечал на вопросы полицейских. К четырем утра он уже был в штабе расследований, давал показания, удивляя работников полным отсутствием повреждений. На нем даже царапины не осталось.
Когда его, наконец, отпустили, было уже около семи. Общественности сообщать не торопились: его охота за злоумышленниками считалась произволом, и пока Деку торчал в полицейском участке, ему что-то говорили о наказании за самоволку, но он почти не слушал.
Его сердце гулко стучало в груди совсем не о том.
Время потянулось в тревожном ожидании. Шли часы, проскользнуло несколько серых одинаковых дней, но Катсуки все не возвращался.
Его объявили в розыск.
Деку словно плыл по течению, вязкому и обволакивающему. Друзья, не оставляющие попыток его успокоить, обеспокоенный Всемогущий и даже все чаще рыдающая мать вызывали лишь глухое раздражение. Ни возобновившаяся учеба, ни смягчение наказания за произвольный захват террористов, обошедшееся Деку всего лишь общественными работами, не приносили облегчения.
Все не так.
Все не то.
Юэй без Бакуго Катсуки – не Юэй, и все прекрасно знали об этом. Но молчали.
Потому что на серого, запутавшегося в своих мыслях Мидорию было страшно смотреть.
Он почти не смыкал глаз, проверяя полученные от Всемогущего информационные источники. Выходил на поиски сам – без костюма, под предлогом прогулки. И бродил по заранее составленным маршрутам, заходя порой в самые сомнительные места – но только чтобы в очередной раз ничего не узнать.
Поговаривали, что Бакуго уже мертв.
Деку отказывался верить в эту чушь. Воспаленный мозг, бывало, шутил с ним – подсовывал всякое, вызывая приступ тошноты, но Изуку стойко терпел издевательства от собственного тела и прогонял прочь яркие образы окровавленного месива, которое когда-то было его Каччаном.
Но картины возвращались вновь.
Мать наняла для Изуку психолога.
Поговаривали, что Бакуго присоединился к злодеям.
После нескольких бессонных ночей Мидория наконец погружается в неверный сон, глотая таблетки, и на утро его головой можно пробить кирпичную стену.
Изуку смотрит на календарь и не верит, что прошла неделя. За семь дней ни одной зацепки – ни у него, ни у официальной поисковой группы. Ему кажется, что он что-то упускает, что Бакуго снова оказался на шаг впереди него, хоть всего неделю назад он был уверен в обратном.
На пару дней небо над головой проясняется, но затем вновь безжалостно накрывает землю сырым полумраком.
На сеансах Мидория вежлив и спокоен до тошноты. Его любят, его хвалят – и никто не слышит его немого крика. Его каждую ночь выворачивает от осознания собственной бесполезности и жгучего, всепожирающего страха.
Страха, что все впустую, что Катсуки бесследно пропал, что он больше никогда не вернется. Что Изуку допустил ошибку и разрушил едва зародившееся и хрупкое доверие между ними просто так, глупо и безнадежно выбросив на свалку собственные неловкие и трогательные чувства.
